Одна из драматических страниц истории Церкви в России связана с именем Патриарха Никона. Его решительные действия по наведению порядка в богослужении, в соблюдении обрядов и правил церковной жизни положили начало расколу, образованию старообрядчества, существующего и поныне.
Простолюдин по происхождению, натерпевшийся в детстве от козней свирепой мачехи, он имел характер сильный, но строптивый и неуживчивый.
Царь Алексей Михайлович, получивший прозвище «тишайший», тянулся к сильным людям и на протяжении всего царствования оказывался зависимым от них. Никон был игуменом северного монастыря, когда царь узнал его и, пленившись незаурядной личностью, распорядился оставить кожеозерского монаха в Москве. А вскоре при безоговорочном царском содействии Никон занял патриаршую кафедру. Приблизив Патриарха ко двору, испрашивая его советов и благословений по любому поводу, царь исподволь вводил его в государственные дела. И деятельный Патриарх вникал в них со свойственной ему ревностью. Это не могло не вызвать ревности другого порядка — со стороны бояр, стоявших на страже государственных дел. Они считали, что царь пренебрег ими ради своего фаворита. «Никогда нам такого бесчестья не было», — говорили они.
Но главный узел конфликта завязался вокруг церковных реформ. К XVII в. на Руси накопилось много богослужебных книг, куда недостаточно грамотные переписчики внесли огромное количество ошибок. Разнящиеся с греческими оригиналами, такие книги, будучи в обращении, поддерживали среди русских мнение о том, что греческая вера — испорченная. Никон стерпеть такого не мог. Он всегда ревновал о чистоте веры, а теперь, облеченный властью, применил радикальные меры. Неграмотных и неспособных справщиков (переписчиков) устранил от дел, несогласных священников и архиереев заточил по монастырям, все приходы обложил поборами. «Он, — пишет историк Костомаров, — требовал от священников трезвой жизни, точного исполнения треб и, сверх того, заставлял их читать в церкви поучения народу — новость, которая не нравилась невежественному духовенству. Для Никона ничего не стоило священника, за небрежность исполнения своих обязанностей, посадить на цепь, мучить в тюрьме и сослать куда-нибудь на нищенскую жизнь». В своих действиях Никон полагался на авторитет Вселенских Патриархов, которые в свое время, утверждая патриаршество в Московском государстве, писали: «Праведно есть нам истреблять всякую новизну ради церковных ограждений, ибо мы видим, что новины всегда были виною смятений и разлучений в Церкви».
Из этого следует, что Никон был как раз противником всякой новизны, а не ее поборником, в чем его обвиняли старообрядцы. Он радел о том православии, которое, по его мнению, вернуло бы Русскую Церковь к единству с Греческой. Например, двоеперстие — крестное знамение двумя перстами. Против него Никон повел решительную войну. В Греции крестились тремя перстами. Все мы помним боярыню Морозову с картины Сурикова, вздымающую над головой два перста как символ истинной веры… И Никон, и его противники истинную веру полагали в соблюдении обряда, в приверженности букве. И каждая сторона не жалела живота ради защиты своих обрядов, своих букв.
Конечно, такая деятельность власть имущего Патриарха вызвала бурю сопротивления. Враги его («инакомыслящие диссиденты»), овеянные ореолом мученичества, сосланные в самые отдаленные края, готовили почву для раскола.
Не дремали и бояре. В конце концов им удалось привлечь государя на свою сторону. Никон попал в немилость, потом в долговременную опалу, потом соборным установлением при участии греческих Патриархов был лишен святительского сана…
Его постигла судьба всех преобразователей, считавших приемлемыми любые средства для достижения благой цели.
Предлагаемый очерк открывает нам Никона в самом начале его служения, в малоизвестный для историков период, когда он был еще только иноком, смущавшим братию своим кротким, но и крутым нравом.
Никон (в миру Никита Минов), шестой Патриарх Московский и всея Руси
С 1646 г. — архимандрит Московского Новоспасского монастыря.
С 1648 г. — митрополит Новгородский.
С 1652 г. — Патриарх Московский и всея Руси. Организатор и вдохновитель церковной реформы (Соборы 1654 и 1656 гг.), приведшей к знаменитому старообрядческому расколу (Аввакум Петров). Основал Валдайский Иверский (1652), Ново-Иерусалимский Воскресенский (1655) и Кий-островский Крестный (1656) монастыри.
В 1666 г. лишен святительского сана и сослан в Рождественский Ферапонтов монастырь.
С 1667 по 1681 гг. в заточении в Кирилло-Белозерском монастыре
Погребен в Воскресенском соборе Ново-Иерусалимского Воскресенского монастыря.
…От Чешьюги до селения Усть-Янского добирались по берегам Онеги всю Крестопоклонную неделю на санях-волокушках. Когда миновали храм Троицы, что на Жеребцовой горе, неожиданно дохнуло морем, которое вскрылось на горизонте черной, пахнущей водорослями-турой скважиной. Уже были заметны крытые липовым лемехом купола храмов. Тогда в устье реки Онеги стояли два деревянных храма: Успенский, холодный, неизвестно когда построенный, и Никольский, теплый, освященный в 1597 г.; здесь же была и колокольня (традиционный северный «тройник»). Через 130 лет их уничтожит страшный пожар, который не оставит ничего, кроме пустоши, именуемой Погощенская…
Крест установили на санях. Наст трещал и обкалывался под полозьями, как кусок шоколадного ладана. Так крест и везли — воздвигнутым, сияющим на солнце золотом и чеканным серебром, аксамитами и жемчужными бармами, которыми его украсили в Москве, в царских мастерских Кремля.
На том кресте было начертано: «… сотворен сей Великий Крест Божией милостью Никоном Архиепископом царствующего великого града Москвы и Всея Руси Патриархом от честнаго древа кипариса во хвалу и поклонение христианам. От воплощения Слова Божия 1656 года и от создания мина 7164 года…»
Впервые Никон (в миру Никита Минов из села Вальдеманова Нижегородской губернии) появился на севере в 1635 г., уже буду рукоположенным во священнический сан. Отец Никита приезжает в Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь, но вскоре переходит в Троицкий Анзерский скит, где в 1636 году преподобный Елеазар Анзерский постригает его в монашество с именем Никон. Несомненно, личность преподобного пустыннолюбивого старца Елеазара была привлекательна и близка будущему Всероссийскому Патриарху.
Известно, что в конце XVI в. по благословению преподобного игумена Иринарха Елеазар оставил Соловецкую обитель и удалился на Анзерский остров Соловецкого архипелага, расположенный в четырех верстах на север. «В то время этот остров был необитаем, только изредка приставали к нему беломорские суда и монастырские промышленники, занимавшиеся рыбною и звериною ловлею. Среди острова возвышается чрезвычайно крутая гора, называемая Голгофою. С вершины ее в летний ясный день открывается величественный вид на необъятное пространство морских вод, на немалую часть Соловецкого и Муксальмского островов, на берега твердой земли, остров Жижгин. Весь Анзерский остров с его холмами, покрытыми густым сосновым и березовым лесом, с его озерами различной величины находится как бы под ногами», — читаем в «Житии преподобного Елеазара Анзенского», составленном около 1700 г.
Новоначальный инок Никон обратил на себя внимание святого старца прежде всего напряженностью своих молитвенных трудов — Никон положил за непременное правило свершение в сутки всего круга церковного нощеденственного богослужения, постоянное чтение акафистов Пресвятой Богородице и Спасителю, канонов Иисусу Христу, Божией Матери и Ангелу Хранителю, а также молитв утренних и вечерних. Со всей строгостью инок соблюдал постные дни, воздерживался от различных «волнений душевных», ведя великую «невидимую брань» с «вечным врагом спасения», и не дерзал выполнять послушаний без особого на то благословения старцев скита, укрепляя смиренный дух молитвой Иисусовой, чтением всех двадцати кафизм Псалтири и положением тысячи поклонов ежедневно.
С другой стороны, чрезвычайно деятельный и энергичный характер молодого монаха позволили во многом умножить «крепость и богатства» Анзерской обители. Последний Оптинский старец Нектарий в своем «Сказании о том, как надо благодарить Бога…» следующим образом описывал остров Анзерский Соловецкого архипелага и «убогой», в смысле невеликий, скит во имя Живоначальныой Троицы в период 20-40-х гг. XVII в. (как раз в то время, когда там находился иеромонах Никон): «Вот и вышел он (преп. Елеазар — М. Г.) как-то раз ночью на крыльцо своей кельи, глянул на красоту и безмолвие окружающей Анзерский скит природы, озаренной дивным светом северного сияния, и умилился до слез…» И далее уже по житию анзерского старца читаем: «Кельи безмолвных пустынников поставлены были в версте одна от другой. В субботу вечером и накануне праздников собирались они для общей молитвы, в которой проводили всю ночь и следующий день».
Искушенный в аскетическом делании, известный интеллектуал-мистик своего времени. Елеазар Анзерский, вне всякого сомнения, оказывал на Никона огромное влияние. Так, будучи собирателем древних книг (святоотеческих сочинений и русских житий), святой старец привил любовь к книжному делу и своему любимому ученику Никону. Позже, когда Никон взойдет на митрополичью, а затем и на патриаршую кафедру, он соберет удивительную библиотеку (более тысячи томов), куда войдут классические творения Отцов Церкви — свв. Василия Великого Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина, сочинения античных философов и писателей — Аристотель, Гомера, Софокла, Гесиода, наконец, Великие Четьи Минеи св. митрополита Макария, Киево-Печерский Патерик и другие славные книги.
Велико оказалось влияние преподобного Елеазара на своего духовного ученика и в смысле аскетического, монашеского делания. Никон перенимает у «дивного старца» дар смирения и укрощения плоти и страстей ее (как известно, Елеазар носил железные вериги под подрясником и предавался усиленным трудам).
Однако чрезмерно строгий к себе «паче инех» иеромонах Никон вызывает недоуменное раздражение остальной братии Свято-Троицкого скита. Конфликт Никона с насельниками и иноками островной обители заканчивается трагедией…
В 1639 г. старец Елеазар вменил в обязанность Никону совершение Божественной литургии, а также благословил на келарское послушание, иначе говоря, утвердил молодого иеромонаха управляющим хозяйственной частью скита. Тогда же, по преданию, во время службы в храме преподобному Елеазару были явлены на плечах Никона сияющие первосвятительские ризы. Это можно было расценить как мистическое предсказание великого будущего иноку, обретающему силу истинного монашеского опыта.
Теперь Никон более уподобился обличителю и назидателю. Он обвиняет братию в забвении идеалов аскетического жития и в конце концов дерзает упрекнуть святого Елеазара в сребролюбии и корыстолюбии. Между тем один из монахов Троице-Анзерского скита, в свою очередь, удостоился ужасного видения: во время богослужения на шее Никона он видит черного змия — призрак антихриста, «князя мира сего»…
Никон вынужден под покровом августовской ночи покинуть Анзерский остров. На поморской лодке-коче он отплывает на материк.
Благополучно миновав остров Большая Муксалма и Кондостров с расположенным на нем Никольским Кондостровским скитом, в районе мыса Вей-Новолок Никон попал в жесткую буря и «от великого волнения морского едва не потопихомся». Страшные многометровые волны грозили поглотить утлую ладью, возносили к черному, извергающему потоки воды небу, бросали в незримые пенящиеся глубины, грохочущие гранитными внутренностями дна-ада. Вероятно, безумное неистовство стихии Никон расценил как наказание за непростительные вольности по отношению к своему духовному отцу — святому старцу Елеазару, воспитавшему и умудрившему его. Потрясенный свершающимся на его глазах возмездием — но не убиением, — Никон погрузился в глубокую покаянную молитву. Вот как впоследствии сам Святейший Патриарх описал это событие: «В мимошедшем 1639 лете, будучи иеромонахом, творил шествие по морю из скита Анзерского… уповая на силу Божественного и Животворящего Креста, спасение получил перед Онежским устьем к пристанищу, к Кию острову… будучи же тогда на том острове, на воспоминание того своего спасения водрузил на том месте Святый и Животворящий крест».
Укрывшись в бухте на южной стороне острова — между длинм, узким мысом Рожок и островом Крестовым, Никон воздвиг здесь традиционный для Севера восмиконечный обетный крест на низком бревенчатом срубе. По мысли иеромонаха, на эом месте долженствовало быть монастырю во имя Воздвижения Честнаго Креста Господня. Как известно, Кийостровский Крестовоздвиженский Онежский монастырь был основан через семнадцать лет после первого посещения Никоном острова Кия, а именно в 1656 г., в Крестовоздвиженском же соборе монастыря был воздвигнут кипарисовый крест, привезенный специально для этой онежской островной обители из Палестины (ныне этот крест находится в церкви преподобного Сергия, что в Крапивниках, в Москве).
…Спасшийся в шторме Никон прибыл в устье реки Онеги, в селение Усть-Янское (ныне город Онега). Можно предположить, что пережитое во время «хождения» по бушующему морю повергло его в сомнения. С тяжелым, смятенным сердцем Никон размышлял: правильно ли поступил он, покинув Свято-Троицкий скит без благословения преподобного Елеазара?.. Но не таков был характер будущего Патриарха, названного, к слову, историком С. М. Соловьевым «богатырем-патриархом», чтобы отказаться от принятого решения. Никон продолжает одинокое странствие в глубинные пустыни Онежского края. Он направляется в Кожеезерский монастырь.
Путь в 120 верст Никон проделал пешком за четыре дня. Сначала он поднялся вверх по Онеге до Устья Кожского, а затем по старой монастырской дороге добрался до самой обители. Интересно, что эта дорога сохранилась до сих пор, хотя назвать ее дорогой в собственном смысле слова довольно трудно в болотных топях проложены гнилые бревна-валежины (когда-то «монастырский путь» был полностью бревенчатым), и те разворочены трелевочными тракторами и вездеходами. Зимой дорогу раскатывают — автозимник до Кожпоселка, расположенного ныне в постройках монастыря, а летом добраться до обители пешком становится возможным лишь в августе, когда окрестные болота подсыхают.
…По завершении первого дня пути Никон остановился возле богатого онежского села Подпорожье. В «Подлинной дозорной книге по городу Каргополю» 1648 г. о нем сказано: «Волость Подпорожья на реке Онеге… Деревня Жеребцова Гора, а в ней стал новый погост, а на погосте церковь Живоначальной Троицы, и с приделом Николая Чудотворца…» Место это в онежском крае довольно известное. Здесь ловилась (и во времена Никона тоже) лучшая на всем Севере семга сорта «порог». Название село получило по характеру своего расположения: по берегам реки, ниже порогов. Вот как описывает это место Генрих Павлович Гунн, известный исследователь и знаток русского Севера: «Но вот мы на старинной Жеребцовой Горке. До чего же прекрасное, вольное место! Простор всюду, куда ни взглянь. Там Онега вышла из теснин и порогов и, обогнув горку, уходит вдаль широким руслом к виднеющемуся вдали городу (Онеге). Здесь уже сказывается действие приливов: река становится полноводной в прилив и обсыхает, сужается в отлив» («Каргополь — Онега». М., 1974.)
Как свидетельствует в «Житии Святейшего Патриарха Никона», составленном в 60-70-хх гг. XVII в., патриарший биограф дьяк Иван Корнильевич Шушерин, никто из жителей села Подпорожье не соглашался дать лодку нищему странствующему иеромонаху, чтобы переправиться на другой берег полноводной Онеги, и лишь некая небогатая боголюбивая вдова помогла, повелев своему сыну перевезти монаха через реку (по сообщению того же Шушерина, впоследствии, став Патриархом, Никон навсегда освободил вдову и ее детей от податей).
На второй день пешего странствия Никон добрался до деревни Топьево, откуда и начиналась старая монастырская дорога на Кожозеро, в уединенную Богоявленскую Кожеезерскую Хохъюгскую обитель.
Богоявленский Кожеезерский монастырь на Лопском полуострове, омываемом водами озера Коже, был основан преподобным Серапионом (в миру Сергий, бывший казанский царевич Турсас Ксангарович, плененный под Казанью царем Иоанном Васильевичем Грозным) в 1565 году. В 1589 г. в монастыре освятили храм во имя Богоявления Господня, а затем и хр во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Сюда из Московского Чудова монастыря пришел пустыннолюбивый подвижник Никодим, основавший неподалеку, на реке Хозъюге, «внутреннюю пустынь»; подвижника прозвали впоследствии Никодимом Хозъюгским и Кожеезерским (реку Хозъюга ныне можно найти на картах под названием Никодимки).
Именно преподобный Никодим более всего прославил совершенно неизвестный до того Онежский «монастырек убогой». Молва об обители дошла и до царствующего града Москвы. Иоасаф, Патриарх Московский, послал Никодиму в дар дорогую шубу но, как сказано в «Житии преподобного Никодима Хозъюгского чудотворца», тот, «приняв ее, помолился за святейшего патриарха и тут же отослал шубу в монастырь, ибо сам дозволял себе только рубищем прикрывать наготу свою».
Встреча с игуменом и иноками Кожеезерского монастыря не принесла иеромонаху Никону долгожданного утешения и умиротворения. Он умолял братию принять его в обитель без особого вклада, и ничего ценного, кроме полуустава церковного и каноника, у анзерского паломника не было. Принимать нищего и строптивого насельника (видимо, анзерские события были-таки преданы огласке) никто не желал, но Никон все же умолил игумена Иону и был оставлен.
Прожив в монастыре до весны 1640 г., Никон, как сошел снег, удалился на пустынный озерный островок в семи верстах от монастыря. Здесь он, намереваясь предаться уединенной молитве, построил «кущу» — небольшую деревянную хижину, рядом с которой водрузил деревянный восьмиконечный крест, подобный тому, что уже был воздвигнуть им на Кий-острове.
Каждый день смиренный инок прочитывал всю Псалтирь и отбивал тысячу поклонов, тщательно соблюдая анзерское аскетическое правило. В монастыре он появлялся лишь по воскресным и праздничным дням для участия в богослужении, а затем вновь удалялся на свой Виленгский остров, где неустанно молился, вел небольшое хозяйство, ловил рыбу, собирал грибы, ягоды, травы себе на пропитание.
Так в уединенных трудах прошло около трех лет. Своим благочестивым поведением пустыннолюбивый иеромонах снискал авторитет и уважение братии и в 1643 г. после смерти игумена Ионы, стал настоятелем Богоявленской Кожеезерской Хозъюгской обители. Пожалуй, впервые Никон находит применение своей кипучей и необоримой натуре. В монастыре начинается активное строительство, восстанавливаются уничтоженные пожаром монастырские храмы — Богоявленский, Благовещенский, Никольский; тогда же царской грамотой за монастырем закрепляются новые угодья, обитель получает право ловить семгу на Онеге и на Коже. Слава о новом настоятеле Богоявленского Онежского монастыря достигает Москвы.
В 1646 г. Никон уезжает в первопрестольную. Он никогда больше не вернется на озеро Коже…
…Сияя на солнце или, наоборот, погружаясь в густую туманную мглу снегопада, крест Господень медленно двигался вдоль онежских берегов. Для жителей Картопольских Кенорецких, Емецких, Турчасовских, Усть-Кожских земель встреча его была событием великим и праздником таинственным. Рота драгун и пушкарей в полном вооружении и с заряженными пушками охраняла драгоценную реликвию, воскрешая в памяти апокалиптических всадников или римских легионеров, сопровождавших несение креста на Голгофу. Крест встречали далеко за околицами деревень и провожали многие километры. Дозволительно было снимать копии, дабы устанавливать их возле часовен. Одна из таких копий палестинского кипарисового креста из онежской деревни Чешьюги сохранилась и сейчас находится в Свято-Лазаревской церкви города Онеги.
…Под утро вышли к Дышащему (Белому) морю. Ночной шторм разметал куски почерневшего от воды льда. На горизонте встал Кий-остров.
Мглистое, ветреное утро середины апреля укутано тяжелыми облаками, несущимися по воле «севера», дудящего в вышине. Кресть вынесли из Никольского собора и под звон колоколов водрузили на одном из приспособленных к тому поморских судов-шняков. Неожиданно вышло солнце и осветило бескрайнее пространство разверстых зимнего и летнего берегов устья Онеги, а дальше — поднимающийся к небу неколебимый пар и никогда не затихающий шум белых от пены вод.
Отплыли. Мимо пылающих на песчаных кручах костров крест двинулся в открытое море. Собравшиеся на площади и бревенчатых мостовых причала люди запричитали, замолились, замахали руками. Пахнущие ладаном врата в храме закрыли, чтобы дух-жар не выходил.
Ледяной ветер заглушил грохот далекого, уходящего за горизонт шторма и треск льда, крошащегося о выступающие из-под воды гранитные скалы-луды. Освещаемый солнцем и прозрачным, раздутым, пронзительно пахнущим скисающими арбузами небом, Кий-остров медленно двинулся навстречу, потопляя льды…
В
Об иноческой жизни великого Патриарха на Севере (от Анзерского скита до Кирилло-Белозерского монастыря) знают мало. Никон известенболее всего как политический деятель, церковный реформатор и неустрашимый оппонент протопопа Аввакума Петрова. Однако тайные и загадочные тропы Кожозера и верховьев Виленги, острова Анзерского и Кий-острова, окрестностей Подпорожья и Устья Онежского помнят совсем иного Никона — кроткого и пустыннолюбивого. Противоречивая и во многом еще не раскрывшаяся нам личность Патриарха Никона до сих пор притягивает к себе внимание.
